— Ты ведь пока не полностью принц Невидимых. Может, мы заключим с тобой что-то вроде сделки.
— Что у тебя на уме?
— Я хочу убрать Честерс. Сжечь его. Уничтожить.
— Почему?
Она смотрит на меня с презрением и недоверием.
— Ты же видел, что там! Они же поганые монстры! Они едят людей. Используют их, убивают. И Риодан с его шайкой позволяет!
— Скажем, у нас получится закрыть этот клуб, даже сжечь его дотла. Люди просто найдут другое место для сборов.
— Нет, не найдут, — настаивает она. — Они вытащат головы из задницы. Прочухаются, как от крепкого кофе, и поймут, что мы их спасли!
Поток эмоций, приторно-сладкий, как погребальные лилии, захлестывает меня, оседает знакомым тошнотворным привкусом на языке. Она сильная, умная, одаренная, она ледяная убийца, когда это требуется.
И такая чертовски наивная.
— Они в Честерсе потому, что они хотят быть в Честерсе. Не сомневайся, милая.
— Ни фига.
— Фига-фига.
— Они просто запутались!
— Они отлично знают, что делают.
— Я думала, ты другой, а ты!.. Ты такой же, как Риодан! Как все остальные. Готовые всех списать со счетов. Ты не видишь, что некоторых людей просто нужно спасти.
— Ты не видишь, что большинство людей спасать уже поздно.
— Не бывает такого! Никого! Никогда! Не поздно!
— Дэни. — Ее имя я произношу с нежностью, наслаждаясь болью, которую она мне причиняет.
Я отворачиваюсь и ухожу. Мне здесь нечего делать.
— Ах вот как, да?! — кричит она мне в спину. — Ты тоже не поможешь мне драться? Тьфу! Овца! Все вы толстозадые овцы, которые трясут своими толстыми дурацкими овечьими задницами!
Она слишком юная. Слишком невинная.
И слишком человек. Для того, чем я стал.
ГЛАВА ПЯТАЯ
«Наш дом — очень-очень-очень хороший дом» [7]
— Голодная? — говорит Танцор, когда я грохаю дверью и швыряю на диван свой рюкзак и МакОреол.
— Умираю от голода.
— Здорово. Как раз сегодня ходил по магазинам.
Мы с Танцором любим «ходить по магазинам», то есть мародерствовать. Когда я была ребенком, я мечтала о том, что меня забудут в продуктовом магазине после закрытия и никого вокруг не будет, а я выберу себе все, что только пожелаю.
Теперь весь мир такой. Если ты достаточно крут, чтобы выбраться на улицы, и у тебя хватает смелости, чтобы ходить в темные магазины, — то, что утащишь, то и твое. Первым делом после Падения Стен я отправилась в магазин спортивных товаров и набила туристический рюкзак высокими кедами. Я слишком быстро их прожигаю.
— Нашел консервированные фрукты, — говорит он.
— Чувак, ты крут! — Их все сложнее найти. Полки забиты всякой дрянью. — Персики? — с надеждой спрашиваю я.
— Те странные маленькие апельсины.
— Мандарины. — Я их не особо люблю, но это лучше, чем ничего.
— И топпинги для мороженого тоже нашел.
Мой рот моментально заполняется слюной.
Молоко и все, что из него делают, — в списке продуктов, которых мне больше всего не хватает. Некоторое время назад, в паре округов к западу, у каких-то ребят имелись три молочные коровы, до которых не добрались Тени, но потом люди попытались их украсть, и они там друг друга перестреляли. И коров. Этого я так и не поняла. Ну в коров-то зачем стрелять? Все молоко, масло и мороженое у-му-у-удрились убрать из нашего мира навсегда! Я фыркаю и приободряюсь. А потом вижу стол и уйму еды на нем, отчего приободряюсь еще больше.
— Ты тут армию ждал?
— Из одного воина. Я знаю, сколько ты ешь.
И он этим восхищается. Иногда он просто сидит и смотрит, как я ем. Раньше меня это бесило, теперь уже не так.
Я истребляю еду, а потом мы падаем на диван и смотрим фильмы. Танцор тут все электрифицировал, подключив к самым тихим генераторам из всех, что мне попадались. Он умный. Он пережил Падение без единой суперсилы, без семьи и без друзей. Ему семнадцать, и он совершенно один в этом мире. Ну, теоретически у него есть семья, где-то в Австралии, но, учитывая, что по миру рассекают Феи, самолеты не летают и корабли не плавают, с тем же успехом его родных можно считать мертвыми.
А может, они и правда мертвы.
Как почти половина мира. Я знаю, что он считает их погибшими. Мы об этом не говорим. Я знаю это по тому, как он молчит на определенные темы.
Танцор приехал в Дублин, чтобы посмотреть кафедру физики в Тринити-колледже и решить, хочет ли туда поступать. Но тут рухнули стены, оставив его отрезанным от всего и одиноким. Он учился дома с разными учителями, и он умнее всех, кого я знаю. Полгода назад он окончил колледж, бегло говорит на четырех языках и может читать еще на трех или четырех. Его родители гуманитарии, чертовски богатые по старым меркам. Его папа работает или работал каким-то послом, мама — врач, она проводила все время, организуя бесплатную медицинскую помощь в странах третьего мира. Танцор рос, разъезжая по свету. Мне сложно представить себе такую семью. И поверить, что он так круто адаптировался. Он меня впечатляет.
Иногда я наблюдаю за ним, когда он не смотрит. Сейчас он ловит меня на этом.
— Думаешь, какой я горячий парень, а, Мега? — дразнится он. Я закатываю глаза. Между нами ничего такого нет. Мы просто тусуемся вместе. — Кстати о горячем…
Я еще больше закатываю глаза, потому что если он наконец что-то скажет о том, насколько круче я выгляжу после того, как Серая Женщина украла мою внешность, а потом вернула с процентами, то я отсюда свалю. До сих пор он был крут и не комментировал. Мне это нравилось. Танцор, он… Танцор. Моя зона безопасности. Никакого давления. Мы просто двое ребят в развалившемся мире.
— …Воспользуйся горячей водой. Мега, ты жутко выглядишь. А я снова наладил душ. Так что иди прими.
— Всего лишь немного крови…
— Ведро. А то и два.
— …И пара синяков.
— Которые выглядят так, словно тебя сшиб грузовик. А еще ты воняешь.
— Неправда! — возмущенно говорю я. — Я бы знала. У меня супернюх.
Он внимательно на меня смотрит.
— Мега, мне кажется, у тебя кишки в волосах.
Я беспокойно тянусь к волосам. А ведь я думала, что выбрала все по пути сюда. Копаюсь в кудряшках, вытаскиваю длинный скользкий кусок.
Я смотрю на него с отвращением, размышляю о том, что стоит, наверное, коротко постричься или носить бейсболку не снимая, потом смотрю на Танцора, а он смотрит на меня так, словно его сейчас стошнит, и вдруг нас обоих прорывает.
Мы хохочем до потери дыхания. Валяемся на полу и держимся за бока.
Кишки в моих волосах. В каком мире я живу? Даже при том, что я всегда была непохожа на других и видела вещи, недоступные людям, я никогда не думала, что буду сидеть на диване в настоящем подземном бомбоубежище, где повсюду натыканы камеры наблюдения, потайные ходы и ловушки, и тусоваться с семнадцатилетним (классным!) гением, который заботится о том, чтобы я ела не только шоколадные батончики (он говорит, что я не получаю нужных витаминов и минералов для здоровья костей), и знает, как устроить работающий душ в Дублине После Падения Стен.
А еще он здорово играет в шахматы.
Когда я иду в душ, он ставит фильм на паузу. По пути я хватаю сменную одежду.
Это убежище Танцора, не мое. Но он держит для меня запас нужных вещей на случай, если я заскочу. У него, как и у меня, много других нор. В этом городе нужно постоянно перемещаться, чтобы увеличить свои шансы на выживание, а после ухода все очень тщательно обрабатывать, чтобы знать, был ли кто у тебя в твое отсутствие. В этом мире все друг другу волки. Люди убивают друг друга за молоко.
Горячей воды хватает на четыре потрясающих минуты. Я вытираю волосы, накручиваю на них полотенце и изучаю свое лицо в запотевшем зеркале. Сплошные синяки. Я знаю, что будет: черное превратится в пурпурное, пурпурное сменится зеленым, а потом через некоторое время становишься словно желтушным. Но я смотрю глубже, под синяки. Сцепляюсь взглядом со своим отражением и не отвожу глаз. В день, когда ты отворачиваешься от себя, начинаешь себя терять. Я никогда себя не потеряю. Ты то, что ты есть. Смирись или изменись.
7
Из песни «Our House» группы Crosby, Stills, Nash & Young.